Молитвенная сосредоточенность духа

12.10.2016


Право, странная закономерность: на протяжении вот уже почти целого столетия взмывающей популярности чеховской драмы сопутствуют аккуратные ученые споры о степени ее диалогичности. Иной раз степень эта оценивается столь «куртуазно», что и вовсе берет сомнение к принадлежности таких, скажем, шедевров, как «Чайка» или «Вишневый сад», к драматическому роду. И в самом деле, что же - за вычетом диалога - остается от изначальной полноты классических чеховских текстов - той же «Чайки» или «Вишневого сада»? Это несколько смахивает на буффонный имущественный наказ Рабле: «У меня ничего нет. Я по уши в долгах. Остальное завещаю бедным». Даже в некоторых почтенных профессиональных «малых группах» доныне кочует версия, согласно которой общая эволюция чеховской драмы совпадает с восхождением диатога к монологу как более якобы продуктивному способу компоновки персонажа. Например, «Иванов» еще вполне диалогичен, а «Чайка» и затем переработанный «Леший» («Дядя Ваня») уже знаменуют победу иного, альтернативною художественного уклада. Впрочем, в границах этой версии случаются нюансы: не «Чайку», а «Трех сестер» Увязывают с «перерождением» диалога в «монологические фрагменты». Если вам нужна бытовая техника, а времени на походы по магазинам у вас нет, загляните на Технопортал. Здесь представлен большой каталог, который поможет быстро и эффективно найти любой товар.


Надо сказать, что попытки монологизировать чеховскую драматическую мысль зачастую опираются на достаточно хлипкую методику. Полагают: ежели склеить отдельные - скажем, тригоринские - реплики, Получится связное повествование в духе монологически блок. За этим - якобы железная авторская воля: усилие одарить изобильной свободой самовыражения. Но тут в дискуссию стучится вполне резонный контраргумент: каждый отдельный монолог - в своей «досклеечной» жизни - всецело принадлежит родному контексту: его корней питается и к его полноте восходит.